Городской интернет-портал Ржев

[Maria]

Покровский храм в годы войны
Воспоминания

1) Полтора года мы прожили в немецкой оккупации. Немцы вступили в город на праздник Покрова (14 октября) - они ехали поодиночке на мотоциклах. Сразу стали ходить по домам, грабить, отнимать продукты, одежду, скотину, птиц. Штыками выламывали запоры, выбивали стекла, рамы.

Правда, наладили службу в церкви, а сами в это время по домам грабили. Меня гоняли расчищать снег на дорогах (а мне ведь уже в ту пору было за 50), рыть окопы вдоль берега Волги. Старика моего (а ему тогда было за 60, до войны он служил дьяконом в церкви) заставляли носить на станцию награбленное ими добро, пудов по пять. Когда он однажды упал от усталости, его избили, в лютый мороз сняли теплые сапоги, а взамен дали рваные опорки. Несколько верст так шел, вернулся домой весь распухший и в крови. Бывало, заставляли целый день носить воду для немецкой кухни. И церковь не оставляли в покое. Позже, когда народ стали вывозить в Германию, старику моему пришлось стоять на амвоне и не допускать немцев в алтарь грабить и разрушать иконостас, уносить иконы (они очень охотились за ними для своих музеев).

Перед самым отступлением, уже после смерти отца Андрея, когда народу совсем мало в городе осталось, подъехали к церкви 7 машин, немецкие генералы (а может, другое высокое начальство) закрыли моего старика в церкви на 4 часа, где и упрашивали его ехать вместе с ними в Германию и увезти внутреннее убранство церкви, иконостас. Дьякон отказался, тогда они сказали: "Все равно ваши вас разорвут, когда придут". А он им ответил: "На все воля Божья". Пришел оттуда весь черный, едва дышал, не верил, что вообще жив остался.

А о священнике, убитом немцами, хочу поподробнее рассказать. Протоиерею Андрею Павловичу Попову было около 60 лет. Был он уроженцем Горьковской области, но уже около 30 лет жил во Ржеве. Была возможность в начале войны уехать на родину, где ему помогли бы родственники, но он остался верен пастырскому долгу - быть всегда со своим народом, и прослужил он в Покровской старообрядческой церкви 28 лет. Три старших сына и дочь были мобилизованы в первые же дни войны, с ним оставались 2 младших сына и жена. Славился не только как красноречивый и начитанный священник, но и умный и отзывчивый человек. И в это тяжелое время он вместе со всеми тушил пожары, спасал людей и имущество от произвола немцев, от грабежа. Особенно охранял он церковь и ее имущество, жил рядом с ней.

12 сентября 1942 года к вечеру от снаряда загорелась Казанская церковь, стоявшая на берегу Волги. Эта весть о пожаре одной из старинных и красивейших церквей города так взволновала о. Андрея, что он или забыл, или просто махнул рукой на приказ немцев не лазить на колокольню, все-таки взобрался на неё, чтобы убедиться, что пожар действительно начался. За ним наш отец (дьякон) и младший сын священника -Павел. Немцы с соседней улицы как увидели на колокольне двух бородатых мужчин с биноклями, решили - партизаны, сразу побежали к церкви с автоматами. Те уже спустились, дьякон и Павел пошли в церковь, священник - на огород. Когда о. Андрей шел по двору, немец дал очередь, тот только и успел крикнуть: "За что?" - и со стоном упал на землю. Подбежали люди, немцы, сидевшие на паперти... Отец спросил: "За что вы пастора убили?" Немец нахально взглянул на него, сплюнул и повесил автомат на грудь.

Отец Андрей был еще некоторое время жив, но весь правый бок у него был разворочен разрывными пулями, всё внутренности вываливались, и рекой текла кровь. Кое-как принесли его в церковь на правый клирос, и там он через 5 часов в страшных мучениях и скончался. Все время был в сознании, прощался с народом, люди очень плакали, жалели его, а немцы схватили стоявших рядом в слезах дьякона и Павлушку и потащили их расстреливать как партизан. Люди едва отстояли их. 0тца Андрея похоронили около церкви с правой стороны, но немцы и над могилой его надругались: устроили там помойку...

В церкви у немцев вроде санпропускник был, там они уговаривали людей уехать с ними в Германию, мед с хлебом есть, говорили, что Ржев они решили взорвать, чтоб не осталось и камня на камне. После разговора со стариком не прошло и недели, как начали немцы собираться уходить. Народу в городе почти не осталось: всех, кто мог двигаться, согнали в церковь (около 300 человек), улицы с уцелевшими домами заминировали, взорвали крупные сооружения - мост, каланчу.

Нас еще за полгода до отступления выгнали из своего дома в сторожку при церкви. Наш дом и другие здания на улице Калинина заминировали и шнуры протянули к церкви; вокруг неё и в притворе (коридор при входе) положили крупные противотанковые мины. Нас целую неделю не выпускали из сторожки, чтобы не видели их дел, даже окна приказали занавесить. Нас в сторожке было трое: мы с моим стариком и старая сестра мужа - Татьяна Федоровна Федорова.

В день отступления часов в восемь утра пришел к нам переводчик коменданта. Это был рыжеволосый худощавый, высокого роста немец. Лет пятидесяти. Он считался хорошим человеком: и нас, и других людей защищал от бесчинства своих, о грабежах этих докладывал коменданту. Он разрешил нам снять с окон занавески, и мы увидели, как в открытую церковь загоняли взрослых и малолеток, вели хромых.

Пришел переводчик, сказал: "Про вас говорят, что вы партизаны". (У старика была борода, а этот признак, как им казалось, отличал всех партизан.) Мы в ответ: "Он пастор, потому и с бородой".

Переводчик: "Если пастор, докажи, отслужи мне молебен здесь и сейчас".

Дьякон облачился, зажег кадило и начал молиться. И мы вместе с ним. И переводчик встал с нами, мы видели, как он плакал. После этого сказал: "Надо с вами поговорить, все равно ваши придут вас расстреляют. Остается вам житья 24 часа, мы ведь отступаем. Поедемте со мной, пока не поздно, я здесь могу быть только сутки".

Мы лишь ответили: "Что Бог даст, то и будет", смотрели на иконы и крестились, но ехать категорически отказались. Тогда переводчик взял наган, нацелил его на нас и говорит: "Чем убивать вас красным, лучше я вас убью". Мы заплакали, стали просить прощения, умоляли оставить нас в покое.

Тогда он сказал: "Ну давайте говорить начистоту: вы - о том, что сами знаете, а я - о том, что я знаю".

Я и сказала, что думала: "Мы в вашу поганую землю не поедем, там все поганые, не крещеные, пусть лучше убивают свои, русские, они по крайней мере, крещеные".

Он: "А как вы разбираетесь, кто крещен, а кто нет?"

Я: "У нас всюду церкви есть, а у вас нет. Хотя вы и признаете Исуса Христа, а крещения у вас нет. У нас же после крещения надевают кресты, а крест - телу хранитель, крест со дна моря вынимается и всех врагов побеждает. Вы молились, а не крестились во время молебна, какой же вы веры тогда".

Он: "Я - евангелист".

Я: "А как же Евангелие не велит даже муху убить, а вы нас, людей, губите". Тут ноги мои подкосились, и упала я на пол почти без сознания от страха, что так сказала. Старик закрыл глаза руками и отвернулся, чтобы не видеть, как меня застрелят. А переводчик не то что стрелять не стал, а и вовсе бросил свой наган, схватился за голову и несколько минут стоял молча, пошатываясь. Потом сказал: "50 лет прожил, а такого ни разу не слышал". Очнулся, куда-то побежал, принес таблетки. А мы думали, что побежал за гестаповцами, чтобы те нас расстреляли, стали прощаться друг с другом, как перед смертью. А таблетки эти он заставил нас тут же принять, потом мы немного пришли в себя и продолжили разговор.

Он: "Молитесь Богу за меня, а я за вас". Вынул из-за пазухи фотокарточку, где он с женой и с детьми - мальчиком и девочкой - был запечатлен. Показал нам её и заплакал: "Я войны очень не хотел! За что воюем? У меня было 50 десятин земли с хлопком, большое имение. Я чистокровный немец. Мы не хотели войны, но мы все были подчинены Гитлеру".

Старик мой спросил его: "Почему вы так хорошо говорите по-русски?".

Он: "Я - ученый, образованный".

Старик: "Очень плохо ваши коменданты обращались с нами". Он лишь в ответ: "Война, ничего не поделаешь".

Старушка Татьяна Федоровна сказала немцу. "У вас двое детей, и у нее (показывает на меня) - тоже двое детей - мальчик и девочка".

Он: "Где они?"

Я: "Сын - в Москве, дочь - в Ленинграде".

Он: "В Москве не знаю, а в Ленинграде холера и голод. Давайте молиться, чтобы вы своих детей повидали, а я своих. Ну, мы вас оставим в живых, пускай с вами как хотят красные поступают, а я не трону. Комендант уже два дня как уехал".

Старик: "Кто же будет фронтом управлять?".

Он: "Я фронтом управляю, скажу, чтобы вас не расстреливали. Загонят вас в церковь вечером. Когда немцы будут уходить, спросят вас, не обижают ли вас ваши русские. Если скажете, что обижают, они сразу за шнур дернут и ничего не останется. На церкви будет замок висеть, и ключи тут же оставим". Об этом сказал только нам, никто больше не знал.

Так нас и посадили. Просидели сутки, вызывали нас часовые к двери, спрашивали, не обижают ли нас. "Нет, не обижают". Иногда нас со стариком пропускали в сторожку воды взять. Там сидела старушка Татьяна Федоровна, плакала и молилась. Она еле двигалась, немецкими проводами ей изуродовали ноги.

Наступили 2-е сутки. Примерно во втором часу ночи стало все затихать, не стало слышно и часовых, которые прежде постоянно стучали от холода ногами на паперти. Прошло несколько часов... Кругом было тихо. Близился рассвет. Мы к окну. Ничего еще не видно, темно. Вдруг где-то далеко-далеко мелькнули огоньки. Блуждают, двигаются. Ближе...

Светлее стало. Смотрим: от пожарной каланчи (она была на соседней с церковью улице) один за другим поодиночке двигаются военные и будто ищут что-то. Присмотрелись: на немцев не похожи - и по одежке, и по походке. Мелькнула мысль: "Неужели наши?" Крикнула мальчишкам: "Взбирайтесь на подоконник, кричите "ура!", там наши идут!" Мальчишки и закричали. Только наши услыхали, как бросились к нам, сбили замок, распахнули двери... И передать невозможно, что было. И слезы, и обмороки, и объятия, и поцелуи. "Сынки наши дорогие, желанные..."

"Мамашеньки, наконец-то вас нашли, уже сколько времени людей живых ищем, нет никого, хотя весь город прошли". Так нас и освободили...

2) Из воспоминаний П.И. Коновалова.

"... Город был пуст. В нем не было видно ни людей, ни скота, ни птиц. Одни дома стояли с выбитыми окнами, а другие лежали разрушенными. Бежим улицей в центр нижней части города. Дозорные сообщили нам, что к церкви подошли какие-то люди. Я приказал им проверить и установить: кто они - немцы или свои? Вскоре дозорные стали махать руками и звать нас к себе. Когда наша оперативная группа подошла к церкви, то вокруг нее находились несколько красноармейцев во главе с командиром. Из какой части были эти люди, как фамилия старшего и в каком он был звании, я сейчас не помню. На моих глазах одна часть красноармейцев осматривала стены церкви, а другая часть красноармейцев возилась у открытой двери церкви. Я спросил командира: "Что тут происходит?" Он напружинился и посмотрел на меня. Потом после паузы ответил: "Немцы заперли гражданских в заминированную церковь". Хорошо поняв его слова, я отдал распоряжение своей оперативной группе немедленно включиться в работу по спасению ржевитян. Это было, если не ошибаюсь, в восьмом часу. Вскоре красноармейцы вынесли из открытой двери церкви три черных круглых металлических мины, положили их в сторону на крылечке и стали выводить на волю узников. Из двери церкви во двор вышли старики, старухи и дети. Они были оборванные, изможденные голодом и напуганные заточением. Среди них был и дьякон..."

Первая публикация: Старообрядческая церковь: будни оккупации: Из воспоминаний М.А. Тихомировой // Ржевская правда. – 2000. – 16 мая (№39).

Источник: www.rpso.ru (сайт Покровской церкви)

[Maria]

"Генерал-лейтенант Гельмут Вейдеминг, 1891 года рождения, показал, что ему, как командиру 86 ПД из штаба 9-й армии по плану «Движение буйволов» предписывалось сжечь при отступлении в намеченной полосе все населенные пункты, взрывать каменные постройки и уничтожить вообще все объекты, которые могут быть полезны противнику. Была указана полоса в 20 км ширины и 160-200 км в глубину. По плану Моделя подчиненные ему части, а их было около пятнадцати дивизий 9-й армии, на пути отступления уничтожали все населенные пункты, а население угоняли на Запад. В результате планового отступления немецких войск 3 марта 1943 года г. Ржев был освобожден частями советских войск. В освобожденном городе было всего лишь 248 человек."

"В день отступления часов в восемь утра пришел к нам переводчик коменданта. Это был рыжеволосый худощавый, высокого роста немец. Лет пятидесяти. Он считался хорошим человеком: и нас, и других людей защищал от бесчинства своих, о грабежах этих докладывал коменданту."

Так кто же им был - этот "хороший" человек, не давший приказа взорвать Покровскую церковь, хотя она уже была заминирована и должна быть по предписанию взорвана?
В воспоминаниях жены дьякона М.А.Тихомировой указано, что это был переводчик лет пятидесяти, чистокровный немец, хорошо говоривший по-русски, образованный, скорее всего помещик, имевший землю, женатый, двое детей.
Начинаем поиски... и заканчиваем их темой "Иван Иванович Стеблин-Каменский"

[Maria]

Вот что я писала недавно в социальных сетях:

В самом городе зимой 1943 года (январь-март) было очень мало ржевского населения. Точных цифр не опубликовано до сих пор.

Предположительно в октябре 1941 года с приходом оккупантов в городе проживало ещё около 20.000 ржевитян из 55.000 до начала войны. Около 20.000 горожан были отправлены в эвакуацию до прихода оккупантов. После октября 1941 года предполагаю, что после нескольких отправок тысяч горожан в Рейх на принудительные работы, далее - добровольного расселения ржевитян по деревням из-за отсутствия продовольствия в Ржеве и с отходом частей вермахта в марте 1943 года, с которыми вынуждена было уйти 1.000 ржевитян как рабочая сила (сообщали нем. ветераны в воспоминаниях), к 1 марта 1943 года в городе жителей почти уже не было. Быть может, всего около 500 человек по моим неточным подсчётам.

Поэтому не удивительно, что 1 марта в Покровской церкви были заперты около 200 или чуть более человек ржевитян, преимущественно больные, пожилые женщины, дети и старики, которым негде было спрятаться. Их заперли в церкви (единственное большое помещение в разбомбленном советской авиацией городе) не только оттого и потому, что хотели непременно взорвать церковь с жителями (и этим выдать секретность отхода в ходе операции "Бюффель"?) , а в первую очередь по той причине, чтобы никто с 1 по 3 марта в дни отхода последних соединений и аръергарда вермахта не смог перебежать к стоящим у черты города и на противоположном берегу Волги (Ржев-I) советским частям и сообщить о начале/окончании операции по отходу немецких частей.

Но то, что немцы готовятся к отходу, в 30-ой сов.армии, например, было известно уже к концу февраля, хотя операция "Бюффель" держалась в строгой тайне даже в немецких частях. Преследования последних отходящих частей вермахта из г. Ржева 1-3 марта не было по воспоминаниям немецких ветеранов, и операция "Бюффель" по отходу 9-ой армии вермахта из Ржева прошла без значительного вмешательства и боёв со стороны Красной армии, что удивляет ... Об этом сообщала также Елена Ржевская в своей книге воспоминаний "За плечами XX. век".
Источник: http://vk.com/topic-22464034_31194289